Круг

ДОМ СЕМЬ «б»

Если уж с чего начинать – то с баранок.
Баранки свисают у меня с ушей, их надо заплетать с утра и расплетать на ночь глядя. А глядя на ночь очень хочется спать, и няня тетя Фрося ворчит, чтобы не елозила и что вечно у меня в косах ветки и мусор, а это мы лазали в санаторий МК, там за забором белые грибы, а с этой стороны нет, мы их посадили в аквариум, там раньше жили тритоны, – ой, не дергай, Фрося!, – а потом они сдохли. Тритоны. Грибы тоже. И еще ноги мыть. Какие ноги, когда спать и все старые болячки зачешутся от теплой воды?! И все, и не буду, ну я уже сплю, только не выключай свет в большой комнате, а Бабука скоро приедет?

Тетя Фрося уходит, ворча, она всегда ворчит и свет выключает в большой комнате, но мне не страшно: Фрося продолжает громыхать чем-то на кухне и еще музыка тихо играет: то ли за стенкой у соседей, то ли прогулочный катер плывет мимо по Каналу.
«А ты улета-а-а-ающий вдаль самоле-е-е-т в сердце своем сбереги-и…»
«На правый бок – и никаких гвоздей! говорит Фрося, а все, что она говорит – для меня истина в последней инстанции, хотя обычно и неприятная.
Она говорит: «Какой хавОс!» – и я обреченно плетусь собирать кукол и прочий игрушечный скарб. Потому что хавОс – это не какой-нибудь там умонепостигаемый хаос, а вполне конкретный и окончательный бардак. Только хуже.

«Под крылом самоле-е-ета о чем-то поет зеленое море тайги-и-и-и…»
Нет, это все-таки с Канала поют. Плывут и поют.

Мы живем в Серебряном Бору на берегу Канала. По Каналу ходят баржи, но об этом потом.
Мы живем в таком двухэтажном деревянном доме с отпадающей от стен штукатуркой: в пролысинах виднеется уложенная крест-накрест реечная обрешетка, стекла на лестнице пыльные, у нас завалинка, укрытая толем, газовые баллоны в тяжелых металлических ящиках со щелями. Дрова в сарае, вода - в колонке на 1-ой линии, ее надо таскать ведрами. Есть небольшой сад с беседкой в дальнем углу, в беседке у нас штаб. Всего в доме шесть квартир в каждой – по семье.
Квартирки маленькие. В нашей, например, – одна комната, разгороженная печкой на две и крошечная кухня тоже с печкой и плитой: на плите Фрося, вся красная от жара, печет блины. А еще – и это самое прекрасное – большая застекленная терраса, к ней приделано крылечко и можно выйти прямо в сад. Удобно: всегда есть запасной выход на случай непредвиденных обстоятельств. Непредвиденных обстоятельств в жизни шестилетки - пруд пруди. Летом на нагретом крылечке можно мыться в тазике и варить куклам суп из одуванчиков и сныти.

У нас в доме весело. У нас есть Танька с Веркой, они сестры, папа у них пьет, мама Надя застенчиво улыбается, бабка орет, высунувшись со второго этажа: «Та-анькя! Ве-еркя!».
Еще есть Санька Круглов, мой лучший друг: у него длинное лицо, серые глаза, велосипед «Орленок», битые коленки. Он из нас самый старший, ему 8 лет.

А еще у нас есть семья, например, Чухровых, там сразу четыре штуки рыжих девочек, они всегда сопливые. Папа у них рыжий и худой, а мама напрочь стерлась из моей памяти, может быть она просто постепенно исчезла, потому что девочек становится все больше – пять, шесть, к тому моменту, как мы уезжаем из Серебряного Бора их уже семеро.
И вечно одна из них торчит из коляски посреди двора, а вторая, сверкая трусами в цветочек из-под ситцевого платья, возит ее туда-сюда по земле и пырею, а третья с авоськой и мелочью в кулаке идет на Круг за хлебом. Четвертой нигде не видно, наверное она младенец. Или невеста. Запомнить их имена практически невозможно, потому, что как только одна из сестер вырастает из коляски, ей немедленно вручают застиранное платье и трусы в цветочек, недавняя обладательница платья получает авоську, мелочь и отправляется за хлебом на Круг, у той, которая раньше ходила за хлебом, отбирают мелочь и переводят в разряд невест, а в коляске уже торчит новенькая. Коляска вся железная как броневик, ее надолго хватит.

Еще у нас есть тетя Маша и дядя Саша. Тетя Маша – добрая старушка, а дядя Саша – алкоголик. Так сказали взрослые, и с тех пор мы относимся к дяде Саше с большим уважением, хотя он иногда и ворует у нас белые грибы из аквариума. Алкоголик – это что-то вроде космонавта, почти царь. Хотя царей у нас нет, а есть Советская Страна и Гагарин в космос полетел. Нам в детском саду так сказали и все прыгали, даже воспиталки, и отменили ТИХИЙ ЧАС.

Кстати о Гагарине. У меня есть подруга, например, Тора, она гениальный график. Такой Ороско в миниатюре женского пола. Монументальным у нее становится все – от стикера до книжной обложки. Вы можете дать Торе спичечный коробок – и она превратит его в предмет монументальной пропаганды. Мы с Торой родились почти в один день, только с разницей в два года. Когда мне было 17, а ей 19 и мы вместе поступали в Строгановку, я страшно завидовала ее опытности и авторитету и мстительно приговаривала: зато когда тебе будет УЖЕ 81, мне будет ВСЕГО ТОЛЬКО 79!
Но Тора не дала осуществиться моим зловещим предсказаниям. Она долго вела бурную жизнь гения в рамках своей небольшой семьи пока однажды во время очередного дефолта не пришлось идти устраиваться на работу. Ее нигде не брали: кому нужен Ороско женского пола сорока пяти лет? Ей сто раз сказали: мы вам обязательно перезвоним, а она никак не могла понять, что это значит. Когда ее наконец осенило, она решила проблему изящно и с размахом: исправила себе в паспорте дату рождения, сразу стала на 8 лет моложе меня и на 10 – себя, мгновенно устроилась на работу и стала вести жизнь цветущей 35-летней женщины с такой естественностью, что даже ее собственный сын теперь не знает, сколько ей на самом деле лет.
Однако, такая жизнь требует немалого напряжения. Надо следить за собой в оба. «Главное, Анька, что?», говорит Тора, предварительно убедившись, что нас никто не подслушивает и выключив на всякий пожарный мобилу, «Главное – не ляпнуть ненароком, что я помню, как Гагарин в космос полетел!»

Ну кто еще у нас живет? Еще какой-то невнятный Сережа, знаменитый только тем, что однажды на сильном морозе лизнул ручку нашей двери с террасы и прилип. Тетя Маша, добрая старушка, отливала его от ручки горячей водой из чайника, пока родители героя не прибыли с работы. Но к тому времени он уже отлип. Пример такого вопиющего идиотизма не мог остаться незамеченным в наших кругах, тем более, что этот Сережа еще и ябеда. И мы с ним не дружим.

Зато мы дружим с Андрюхой с соседней дачи, у него мама тетя Наташа, и сад, и флоксы и две черепахи – и собака Жулька, предмет моей бесконечной зависти.
Значит, такая у нас компания: Сашка Круглов, Андрюха, Танькя, Веркя и я. Я, конечно, предпочла бы одних мальчишек, тем более, что Танькя с Веркей дразнятся, а я этого совсем не терплю. У меня от этого сразу льются слезы, я хватаю кирпич и гоняюсь за ними с кирпичом. На подмогу Таньке с Веркей бросается бабка, меня, понятно, наказывают, но, во первых, я всегда промахиваюсь! А, во вторых, они кричали «плакса-вакса-гуталин»! Это кто ж стерпит?!! От боли я никогда не плачу, а тут сразу слезы ручьем… Зато они в футбол не умеют и через забор махнуть для них проблема. А это самое первое дело, если ты живешь в Серебряном бору.

…Я говорю «Серебряный бор» и меня сразу обнимает такая круглая, звенящая радость.
То ли это бубенец с чудесной, увитой лентами детсадовской гремелки, выданной каждому из нас на утренник, чтобы мы могли приукрасить этим волшебством свое нестройное «дзынь-ля-ля»… то ли это парашют плывет, покачиваясь внутри звенящего небесного купола, а мы смотрим, обхватив замазанные зеленкой коленки, с высокого и узкого мыса на стрелке Москвы-реки и Канала как над аэродромом в Тушино кувыркаются самолетики… то ли это папа, высоко закинув красивую кудрявую голову, звенит вилкой по рюмке: «Ребята! Тост!»